Если принять во внимание, насколько редко смертные приговоры в США приводятся в исполнение и сколько времени проходит между объявлением приговора и приведением его в исполнение, то никакой разумный преступник не будет бояться казни. Несмотря на четырехкратный рост числа смертных приговоров за десять лет, в 1990‑х годах в Соединенных Штатах было приведено в исполнение лишь 478 из них. Любой родитель, когда-либо говоривший своему ребенку: «Я досчитаю до десяти, и если ты не сделаешь то, о чем я прошу, то я тебя накажу», знает разницу между предупреждением и пустой угрозой. На момент написания этой книги в штате Нью-Йорк, вернувшемся к смертной казни в 1995 году, не был казнен ни один преступник. Доля смертных приговоров, приведенных в исполнение, ежегодно составляет всего два процента – сопоставьте эту цифру с семипроцентной вероятностью гибели для члена банды Black Gangster Disciple Nation. Если жизнь после смертного приговора представляется более безопасной, чем жизнь уличного бандита, то сложно поверить, что риск смертной казни окажется сколь-нибудь значимым стимулом для преступника. Подобно трехдолларовому штрафу для опаздывающих родителей в израильском детском саду, негативный стимул в виде смертной казни оказывается недостаточно серьезным для того, чтобы преступник изменил свое привычное поведение.
Второй недостаток смертной казни является еще более очевидным. Но давайте предположим, что смертная казнь действительно может стать сдерживающим фактором, насколько она в таком случае способна действительно сдержать преступность? Экономист Айзек Эрлих в своей широко цитируемой работе 1975 года выдвинул гипотезу, которую многие считают чрезмерно оптимистичной. По его мнению, казнь одного преступника приводит к снижению количества убийств на семь. А теперь давайте произведем кое-какие расчеты. В 1991 году в Соединенных Штатах приведено в действие 14 смертных приговоров, а в 2001 году – 66. Если следовать логике Эрлиха, то дополнительные 52 случая исполнения приговора привели бы к снижению количества убийств в 2001 году на 364 – разумеется, это не так уж и мало. Однако эта цифра составляет менее четырех процентов от общего снижения количества убийств за год. Так что если даже мы согласимся с логикой Эрлиха, то применение смертной казни может служить объяснением всего 1/25 части всего объема падения количества убийств в 1990‑х годах. А так как смертная казнь редко применяется в отношении других преступлений, ее сдерживающий эффект вряд ли может объяснить снижение уровня других видов преступлений, связанных с насилием.
Таким образом, крайне маловероятно, что смертная казнь в том виде, как она применяется в Соединенных Штатах в настоящее время, может оказать сколь-нибудь важное влияние на снижение общего уровня преступности. К этому выводу пришли даже многолетние сторонники смертной казни. «Я чувствую, что должен как с моральной, так и с интеллектуальной точки зрения признать, что эксперименты со смертной казнью потерпели неудачу, – заявил в 1994 году судья Верховного суда США Гарри Блэкмун, который отдавал свой голос в пользу смертной казни на протяжении двадцати лет. – Более я не намерен выступать сторонником этой машины смерти».
Итак, ни смертные приговоры, ни развитие экономики не оказали значительного влияния на снижение уровня преступности. Однако этого нельзя сказать о повышении количества заключенных. И понятно, что все эти преступники не шли в тюрьму стройными рядами и с песнями. Кто-то должен был расследовать преступления, ловить плохих парней и составлять материалы для суда, выносившего приговор. Это приводит нас к необходимости изучить некоторые другие возможные причины снижения уровня преступности:
• инновационные стратегии работы полиции;
• увеличение численности полиции.
Давайте для начала разберемся со второй причиной. Количество полицейских на душу населения в США выросло в 1990‑х годах примерно на 14 процентов. Но способно ли увеличение количества полицейских само по себе снизить преступность? Хочется думать, что да, однако это не так-то легко доказать. Когда преступность растет, люди стремятся к защите и находят больше денег для содержания полиции. Поэтому если вы сравните между собой уровни преступности и количество полицейских, то обнаружите, что там, где больше полицейских, обычно выше уровень преступности. Разумеется, это не значит, что полиция является источником преступлений, – точно так же, как и предположение о том, что снижение количества заключенных в тюрьмах способно снизить преступность (как считали некоторые криминалисты).
Для того чтобы определить наличие причинно-следственной связи, нам необходимо создать сценарий, при котором количество полицейских изменяется вне зависимости от уровня преступности. Если бы мы, к примеру, рассеивали полицейских над городами, как воду с самолета над лесным пожаром, то могли бы изучить, снижается ли преступность в тех городах, где оказываются полицейские.
Как ни странно, но подобный сценарий уже применяется на практике – его используют политики, охотящиеся за голосами избирателей. За несколько месяцев до дня выборов действующие мэры городов обычно пытаются навести порядок и нанять больше полицейских – даже в случаях, когда ситуация с преступностью находится на относительно нормальном уровне. Поэтому, сравнивая между собой города, в которых недавно проводилась избирательная кампания (и в которых, соответственно, к работе привлекалось больше полицейских), с городами, в которых не проводились выборы (и, следовательно, количество полицейских находилось на прежнем уровне), мы можем сделать вывод о том, к чему приводит увеличение штатного числа полицейских. Ответ: да, действительно, дополнительные силы полиции приводят к существенному снижению уровня преступности.